Геннадий СУХИХ: Если вы почувствовали действительно болезненность или уплотнение, ваше дело приехать в рентгено-радиологию в институт имени П.А. Герцена, к нам на Опарина, дом 4, где, между прочим, начинается жизнь, и пройти обследование у гинеколога, потому что все то, что потом будет раком молочной железы это гинекологическая проблема. 

Валентина Александровна, спасибо огромное. Я бесконесчно благодарен лучшей половине человечества тем, что я нахожусь в этой аудитории!

Я представляю самый крупный национальный Центр акушерства и гинекологии, и в нем много десятков лет работала любимая для нас Елена Николаевна Байбарина., профессор, заслуженный деятель науки, которая присутствует здесь!

И с 2012 года, Елена Николаевна Байбарина вместе с заместителем Министра здравоохранения РФ Татьяной Владимировной Яковлевой и Министром здравоохранения РФ Вероникой Игоревной Скворцовой в безумном темпе, в каких-то совершенно невероятных условиях, двигаясь из территории в территорию и работая там, сделали для нашей репродукции, для нас, сидящих в этом зале,   огромный качественный шаг вперёд по оснащению наших клиник необходимым оборудованием.

Страна с 2008 года в  здравоохранении сделала очень существенную динамику, и мы достаточно хорошо оснащены. По докладу Надежды Ивановны Рожковой, мы увидели, как оснащены центры, которые, в частности, наблюдают и мониторят ситуацию по онкологическим заболеваниям и по профилактике молочной железы.

Я не хочу говорить о цифрах. Например, сегодня было 28 родов за сутки, 32 операции на сегодня, из них четыре – это молочная железа.

Когда мы пытаемся пять лет (уже это динамика) отобрать у онкологов молочную железу, мы открыли, Надежда Ивановна ушла, а предыдущий директор академик Чиссов был крайне недоволен тем, что мы открыли онкогинекологию. Он говорил: «Геннадий, я же не строю родильный дом». Он старше меня, я не возражал. Но мы сделали очень мощную онкогинекологию, которая позволяет использовать малоинвазивные методы – это лапароскопия, это те подходы большие хирургические, которые действительно позволяют выполнять органосохраняющие операции и создать ситуацию довольно долгосрочного выживания.

Это очень тяжелая работа, но мне бы хотелось сказать о другом, о том, что эта работа уже в зоне онкологии. Наша главная задача не дойти до этой терминалии.

Мы так мало говорим о профилактике… И действительно академик Сергей Анатольевич Бойцов, который также находится среди нас, я с колоссальным уважением отношусь к Сергею Анатольевичу не только потому, что он один из блестящих выпускников военно-медицинской академии, один из ведущих и совершенно замечательных, талантливых кардиологов, но институт, возглавляемый профессором Бойцовым, действительно эту приевшуюся фразу, ни о чем не говорящую для всех нас «здоровый образ жизни», пытается проецировать на нормальную человеческую жизнь и ситуацию. Что это такое? Как надо вести себя? Не надо думать о 39 годах, о зоне риска!

В онкологии и в репродукции все меняете. Если вы почувствовали действительно болезненность или уплотнение, ваше дело приехать в рентгено-радиологию в институт имени П.А. Герцена, к нам на Опарина, дом 4, где, между прочим, начинается жизнь, и пройти обследование у гинеколога, потому что все то, что потом будет раком молочной железы это гинекологическая проблема. Это мы знаем, каким образом посмотреть гормоны, метаболиты, вы будете в зоне риска или нет, это мы знаем, что такое генетика и молекулярная биология.

На рубеже 2000 года был международный проект, когда американцы и весь мир потратили около 2 млрд. долларов, за полтора года был секвенирован первый геном. Сейчас это делают за три дня.

А для того чтобы определить, у нас около 2,5 тысячи работающих, из них 1,5 тысячи или больше – девушек, мы сделали им подарок в прошлом году и определили эту мутацию. Это breast cancer, это BRCA, первый или второй – это мутация. Это значит, текст нашего генома – это великая библия в несколько томов, которую мы открываем, было так много ожиданий, и мы только видим, что мы умеем читать через пять страниц отдельные абзацы. Мы не пришли еще к пониманию, что за этим геномом.

Потом нас ждало другое разочарование: оказывается, у нас замечательный «код да Винчи», но считывается этот код неправильно. Можно великие, прекрасные стихи Марины Цветаевой или Ахматовой прочитать и тогда это будут великие стихи, и прочитать бездарно. Вот так бездарно читается наш здоровый геном. И тогда мы начинаем приближаться к тому, что называется предонкология. Это называется эпигенетика, это то, как мы живем, чем мы дышим, что мы едим. Но это все – легкая совершенно часть на одной половине весов, а на второй, если мы будем говорить — а если мы потеряем работу? Если мы скажем любимому: «Я беременна», а нам скажут: «А я это не планировал»? Если мы потеряли близкого? Если мы не сдали где-то экзамен? Вот это считывание нашего генома начинает нарушаться, это называется «эпигенетика», этим модным словом. Поэтому, наверное, мы можем уйти или понимать, что нужно уменьшить это стрессовое напряжение. Мы можем понимать, что мы должны действительно поменять образ жизни – это наше питание, по крайней мере, наше непереедание, я в это время подтягиваю живот, чтобы быть капельку стройнее.

И открываются совершенно новые механизмы, потому что тот же метформин, который принимают пациенты с диабетом 2 типа, является мощнейшим протектором молекулярных мишеней, которые выводят нас из этого риска.

Надежда Ивановна Рожкова сказала о новой группе национальных препаратов. Академик Киселёв, академик Ашрафян – наши близкие друзья, которые показали, что эти таргетные, то есть очень точечные препараты, выводят процессы метилированных генов, выключенных генов, в обратный процесс. Эти препараты получаются из зеленого чая, из каких-то сортов брокколи и так далее. Это промисан, индинол. Эти препараты наши, они есть, и опыт показывает, что их прием на пять лет минимум увеличивает выживаемость тех же больных с раком молочной железы.

Мы делаем блестящую молекулярную биологию. Но не все можно сделать. Из 1 300 женщин у нас есть восемь женщин, которые носят эту мутацию. Это не особенность генома – это мутация, это неправильный текст нашего генома. И хотя Надежда Ивановна Рожкова сказала о том, что это только вероятность, может быть, – это вероятность гигантская. И может быть, замечательная американка с такими чувственными губами сделала большую, конечно, операцию, это очень смело и честно, и американцы вслед за ней это делают. Очень много, до 30 процентов людей, которые носят эту мутацию. У нас намного меньше. Но это, так называемая, новая эпоха рискоснижающих операций, потому что риск развития опухоли молочной железы и рака яичника повышается в несколько раз.

Возможно, это тоже правильное поведение – поведение понимания того, что опухоль – это хронический процесс. Например, если теоретически подумать, что мутируется одна клетка легкого, и чтобы она развилась до имиджа, до трех миллиметров опухоли (это 10⁶, это 1 миллион клеток), на это уходит семь или больше лет – это уже поздно.

Мы понимаем сейчас: то, что будет потом метастазами, давно ушло на многие территории. И поэтому развивается другая совершенно концепция, что, подходя к любому хирургическому воздействию, нужно давать препараты не гормональные, не кортикоидные противовоспалительные препараты, чтобы эти различные территории «римской империи» молчали, когда мы хирургически делаем циторедукцию или этими блестящими новыми технологиями, которая зависит от современных ускорителей.

Почему у нас их так мало? Министерство очень много делает, и Правительство сейчас ставит задачи, чтобы были такие центры.

Две очень крупные компании нам фактически были готовы построить центр ядерной медицины. Это всего лишь четыре тысячи квадратных метров. Но чтобы сделать это все, чтобы было под ключ, нужно истратить от 20 до 25 млн. евро. Как бы много, если мы сейчас умножим на курс. А почему этот центр есть в Милане? Вот они приезжали к нам, и потом мы послали очень известного человека туда (я не могу говорить). Ему не делали операцию, у него было четыре процедуры по 45 минут. Великолепные мальчики-физики, которые есть у нас и в МФТИ, из шести проекций сконцентрировали и сожгли (это кибернож) эту опухоль без хирургии. Это было сделано две недели назад одному нашему коллеге, замечательному профессору, который очень много лет проработал в нашем центре, которая  бы не перенесла бы операцию на легких.

Почему мы не можем сделать таких несколько центров? Что такое для нас, для страны, даже в это тяжелейшее время 25 млн. евро? Ничего.

Кстати, пребывание это стоило, эти четыре процедуры, 15 тыс. евро. Я думаю, что на нашей территории могло быть иначе.

Мы говорим, что мы готовы абсолютно к онкогинекологии к молочной железе. Светлана Владимировна Медведева, действительно мы ей низко кланяемся, это не какие-то игры, это часть ее души, вот эта белая роза. Замечательный и талантливый министр здравоохранения Московской области Нина Владимировна Суслонова. Давайте поаплодируем нашему чудному  коллеге.Эта программа на бюджете московского областного здравоохранения. На это нужны деньги. И когда мы говорим, что это страхование ОМС, это чуть-чуть неправда. Каждый день ко мне приходят три десятка, четыре десятка человек, открывается дверь, и я начинаю извиняться, потому что Елена Николаевна Байбарина мне присылает письмо, она мой руководитель в этой вертикали, а я начинаю говорить, что мы сделаем, роды будут по ОМС, это будет бюджет, операция —  бюджет, а фрагмент наблюдения за пациентом… у нас нет ни цента денег на наблюдение. Это ужасно.

Или есть ОМС для поликлиники, Елена Николаевна может поправить меня, у меня с деньгами тяжело, особенно по ОМС, но нам, Валентина Александровна, надо, если мы такая ассоциация, тут крупные политики, надо попросить какую-то таргетную фокусированную программу для молочной железы, для патологии шейки матки. Если мы получаем по программе IBF, что дети из пробирки, особенно когда Владимир Владимирович Путин был в 2011 году в нашем Центре, выделялось 1200 миллионов, это 10 тысяч пациентов с бесплодным браком, а рождалось 2,5 тысячи. Это такая программа, эффективность 30 процентов. И сейчас мы получаем огромные деньги в этой же программе, которую обеспечивает государство. 120-180 тысяч. Там очень дорогие лекарства и все прочее.

Давайте подумаем. Елена Николаевна, я понимаю, что это не только ваш департамент. Давайте попросим министра. Президента. Давайте для этой лучше части, действительно лучшей части человечества сделаем.

Я бесконечно разочарован в мужчинах, работающих у нас и которых я вижу, потому что вы сильнее, мощнее, вы волевые, вы удерживаете цель, вы талантливые, вы можете делать каждодневную работу, вы безудержно трудолюбивы, а мы, как люди, которых приглашают на временное управление.

Кстати говоря, если говорить об эволюции и репродукции – это о вас заботилась репродукция. Это миллионы лет ушли на оттачивание, чтобы вы жили, чтобы вы функционировали, что у вас нет эректильной дисфункции, как у нас, вы работаете от 16–18 лет до 40 или 40 с чем-то, вы рожаете, вы мало рожаете – в этом огромная проблема.

Но все, что делается в эволюции… вы вынашиваете девочку, а рядом кто-то вынашивает мальчика, обе переносят стресс, у мальчика будут огромные поражения мозга, дефицит внимания в школе, вплоть до шизофрении, а у девочки риск в девять раз меньше. Это просто пример разницы. Это мы вымираем, это у нас падает количество сперматозоидов, это у нас нарушается сперматогенез, и поэтому я хочу (и занимаюсь с вами постоянно) сказать о том, что говоря сегодня о молочной железе, мы должны думать о репродукции, мы должны понимать, что есть огромные силы, и потрачены гигантские деньги. Все, что мы сегодня обсуждаем – это реальность сегодняшнего дня. Вы должны приходить и знать, что это можно сделать. Это самое главное!

И второе – вы должны помнить и знать… Я обращаюсь особенно к Екатерине (я плох с фамилиями) – замечательная девушка, которая подарила этот чудный, нестандартный для России фильм «Серафима прекрасная». Вот она такая же натуральная и естественная, она такая же обаятельная, с чудесными светлыми глазами, вот у нее такой стиль тургеневской девушки. И я хочу сказать, что, может быть, я не знаю, думаю, Екатерина не вышла замуж, как в этом фильме.

Но нам страшно, когда открывается дверь, и заходит новая девушка 35–38, 40 лет и говорит, что она получила три образования, сделала карьеру, и ей нужно родить ребенка.

Поэтому, пожалуйста (это вне программы, конечно, рака молочной железы или рака шейки матки), помните о том, что ваш яичник живет очень короткой жизнью, и все репродуктивные задачи нужно решить вовремя.

Молочная железа – это часть великолепно созданной великим архитектором эволюции, и эту часть, как и другие, нужно любить. А что такое любить – мы с вами знаем.